Публикации за 2013 год

Как исполняется Закон о русском языке – государственном языке Российской Федерации

Недавно купил билет на самолёт «Аэрофлота». Казалось бы, что в нём может быть особенно­го? Билет – он и есть билет. Город, откуда выле­тать, – Москва, столица России. Аэропорт назна­чения – Геленджик, город российский. Наконец, сама компания «Аэрофлот» – тоже отечественная, с контрольным пакетом государства. Но, взглянув на билет, далеко не каждый человек поймёт, что он находится в России. В документе нет ни едино­го слова по-русски! Всё на английском языке! Как будто мы очутились где-нибудь в Соединённых Штатах или Великобритании.

И такое отношение к российскому пассажиру, как оказалось, не только в «Аэрофлоте». В те же дни один мой коллега полетел из Москвы в Ир­кутск самолётом «Уральских авиалиний». Ком­пания, хоть и частная, но базируется опять-таки в России, в Екатеринбурге. Города вылета и при­лёта – исконно российские. Однако в билете снова ни одного русского слова.

Мне говорят: так создана компьютерная про­грамма, чтобы можно было заказывать билеты по интернету. Не надо стоять в очереди, тратить лиш­нее время. А поскольку компании работают и на международных линиях, где распространённым является английский язык, то проще иметь одну программу. Пусть, мол, и наши приучаются к ан­глийскому. Ничего страшного в этом нет. Русским людям только добавится образованности.

Я с этим абсолютно не согласен. Добавится не образованности, а раздражения и неуюта. Сотни тысяч людей, живущих в России, вправе спросить: почему в стране, где, согласно Конституции, го­сударственным языком является русский, их вы­нуждают искать переводчиков, чтобы разобраться в купленном за их же деньги документе? Не пора ли административными и экономическими санк­циями заставить руководителей компаний потра­тить часть своих больших доходов на создание та­ких программ, которые соответствовали бы дей­ствующему в стране с 2005 года Закону о русском языке, как государственном языке Российской Федерации, и отвечали запросам граждан?

Впрочем, ситуация с билетами – это один из примеров массированного наступления на рус­ский язык. Особенно мощным натиск стал в по­следние десятилетия. Не замечать его, а тем более не принимать соответствующих мер стратегиче­ски опасно.

Язык – это определяющий фактор националь­ного самосознания, фундамент культуры любо­го народа, на котором поколение за поколением создают дом своей духовности. Разрушьте фунда­мент, и рухнет дом. Неудивительно, что многие страны имеют чёткую государственную политику по защите своего национального языка.

Особенно жёстко она проводится во Франции. Там за последние полвека, кроме ряда специаль­ных декретов, появилось два закона об использо­вании французского языка. Первый, принятый в 1975 году, был вызван, как поясняли его авторы и сторонники, необходимостью защитить язык от разрушающего натиска англо-американской лек­сики в коммерческой, трудовой и рекламной сфе­рах. Он запрещал, например, использовать какой- либо иностранный термин, если существовал его аналог на французском, предоставлял субсидии тем структурам, которые соблюдали положения закона и лишал поддержки в случае нарушения. Соблюдение его контролировалось весьма строго. Как писала пресса, однажды суд оштрафовал хозя­ина парижской закусочной на 3500 франков за то, что в меню были использованы англицизмы «гам­бургер» и «софт дринк». Другого предпринимате­ля наказали за то, что он, закупив в США партию футболок, стал продавать их во Франции с этикет­ками на английском языке. Весь товар арестовали, а бизнесмену присудили крупный штраф.

Закон 1975 года сыграл определённую роль. Но, обрастая поправками и исключениями, он через некоторое время стал, по мнению французской общественности, недостаточно прочным засло­ном на пути агрессивного англицизма. Анализ, проведённый одной газетой, показал, что в Па­риже времён фашистской оккупации надписей на улицах на немецком языке было меньше, чем сейчас на английском. Особенно способствовали наступлению английского языка телевидение и радио. К президенту – социалисту Франсуа Митте­рану, обратились 300 известных граждан Франции с требованием остановить «всеанглийскость». В своём обращении авторы манифеста резко осуди­ли «фанатиков всего английского, сеющих во фран­цузах сомнения относительно их языка». Итогом широчайшей дискуссии стало даже исправление Конституции. В 1992 году в неё добавили запись о том, что французский является государственным языком республики. А спустя два года, в 1994-м, появился новый закон об употреблении француз­ского языка, названный общественностью «за­коном Тубона» – по имени министра культуры и франкоязычия, который предложил его проект.

Известно, что в российской Конституции, при­нятой в 1993 году и в немалой степени, как по­лагают правоведы, перекликающейся с француз­ской, тоже было записано положение о русском языке, как о государственном. Кто-то считает это прогрессивным заимствованием. Но, мне думает­ся, наоборот, французы тогда обратились к нашим историческим корням – ведь статья 3 Основных государственных законов Российской империи гласила: «Русский язык есть язык общегосудар­ственный и обязателен в армии, во флоте и во всех государственных и общественных установлени­ях». В советский период государствообразующая роль русского языка законодательно не подчёр­кивалась. Однако трудно было найти в огромной стране село, аул, кишлак или наслег, где взрослые и дети не говорили бы свободно по-русски. При­чём, надо подчеркнуть, на правильном русском.

А что происходит сейчас?! Достаточно пройти по улицам и проспектам хотя бы центральной ча­сти Москвы, чтобы увидеть открытое неуважение и к русскому языку, и к закону, который требует его соблюдения. Например, рядом со станцией метро «Проспект Мира» высится здание торгового центра, в названии которого нет ни одной русской буквы. В вывесках на самом зда­нии, на магазинах и лавках внутри него сплошь и рядом иностранные слова, обозначающие тор­говые заведения. Подобная картина и в округе.  Интересно, разрешили бы где-нибудь в Европе над аналогич­ным заведением поднять надпись «РОССИЙСКИЙ МЕДИЦИНСКИЙ ЦЕНТР»? В Париже бы точно этого не позволили. На фоне такого разгула ино­странных реклам надпись «Кофе Хаус» выглядит почти русским названием, а «Югославская кух­ня» – вообще исключением из правил.

Кстати, о заполонившем улицы словосочетании «Кофе Хаус». Чем «хаус» лучше его русского сино­нима «дом»? Живёте и работаете в России, пожа­луйста, пишите: «Кофейный дом». Не нравится? Назовите: «Кофейня». Однако из-за отсутствия спроса за соблюдение закона английское «хаус» захватывает всё новые позиции. В рекламных роликах по телевидению и на уличных световых панно, в печатных СМИ и на щитах вдоль маги­стралей мы уже не встретим слова «дом», а видим сплошные «таунхаусы».

Это при том, что почти каждому иностранному слову в нашем богатом языке можно найти абсо­лютное подобие. В Москве, возле станции метро «Тульская», построили торговый центр «Ереван плаза». В отличие от безобразия, о котором ска­зано выше, здесь в названии всё написано по- русски. Но почему «плаза», если есть наше слово «площадь»?

Одним из рассадников противозаконной ино­странной лексики в рекламе стали некоторые станции метро. Например, в Москве на «Киев­ской» стены над эскалаторами увешаны больши­ми рекламными щитами, на которых в глаза бро­сается единственная надпись: ТОР ЗНОР. Что это такое? Никаких вразумительных объяснений нет. Может, руководители метрополитена боятся по­терять деньги, поступающие от таких рекламода­телей? Мол, если заставить соблюдать правила, то рекламщики уйдут к другим. Но давайте взвесим, что дороже: уважение к закону или лишняя сотня тысяч рублей? Тем более что в том же московском метро можно увидеть массу реклам, соответству­ющих российскому законодательству.

Любой живой язык не обходится без заимство­ваний. Учёные подсчитали, что в немецком, на­пример, их несколько тысяч, а словарный запас английского более чем на половину состоит из заимствованных слов. В русском их значительно меньше – около 10 процентов всего словарного состава, хотя и это тоже немало. За тысячелетнюю историю наш язык вбирал в себя греческие и ла­тинские, тюркские и польские, голландские и не­мецкие, французские и английские слова. Вбирал, подгоняя под свои нормы и правила, делая как бы собственными. Процесс заимствований ино­гда растягивался надолго. Порой шёл быстро, как, например, во времена Петра Великого. Но даже в этих условиях не забывалась опасность чрезмер­ного увлечения иностранными словами. Тот же Пётр строго выговаривал одному из своих послов: «В реляциях твоих употребляешь ты зело многие польские и другие иностранные слова и термины, за которыми самого дела выразуметь невозмож­но: того ради тебе впредь реляции свои к нам пи­сать всё российским языком, не употребляя ино­странных слов и терминов».

Борьба за сохранность русского языка обрела особый размах в XIX веке. При этом она во многом объединяла даже таких идеологических противни­ков, как западники и славянофилы. «Употреблять иностранное слово, когда есть равнозначное ему русское слово, – писал В.Г. Белинский, – значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус». Ему вторил И.С. Тургенев: «Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас». При этом оба разделяли идеи западников. А славяно­фил адмирал А.С. Шишков пытался практически очистить русский язык от иностранного балласта, предложив слова, придуманные им самим. Ведь в нашем языке есть сотни слов, авторы которых доподлинно известны: от Ломоносова до совре­менных писателей и учёных. Слова адмирала не пошли в обиход, хотя я, например, не убеждён, что французское «галоши» лучше, чем предлагаемые Шишковым вместо них «мокроступы».

Наш язык действительно богат и гибок. Это ж русский человек придумал вместо английского «стимбот» понятное каждому слово «пароход». Отсюда пошло сло­во «паровоз» вместо французского «локомотив» и, если бы не название советско-российского спортивного клуба, кто бы сегодня знал его фран­цузский синоним. О силе и способности русского языка найти аналог любому иностранному слову свидетельствует масса примеров. Французские «аэроплан» и «геликоптер» стали у нас самолётом и вертолётом, да и само слово «иностранный» мо­жет иметь сразу несколько синонимов: инозем­ный, чужестранный, заграничный.

Но сегодня нам приходится не столько радо­ваться прошлому, сколько беспокоиться за судь­бу нынешнего русского языка. Развал Советского Союза, новые геополитические реалии, небыва­лое расширение возможностей информационных технологий – всё это резко ослабило защитную роль общества относительно русского языка. Речь не только молодёжи, но и значительной части зрелого населения, благодаря массовому воздей­ствию телевидения, радио, а в последнее время интернету стала стремительно заполняться англо­американскими словами и терминами. Возникла реальная угроза для нашего языка.

В этих условиях парламент принял, а президент В.В. Путин подписал в 2005 году Закон «О государ­ственном языке Российской Федерации». Многие направления государственной и общественной де­ятельности, где используется русский язык, обрели правовое русло. Агрессия англицизмов несколь­ко ослабла. Но не настолько, чтобы можно было успокаиваться. Поэтому спустя два года впервые в новейшей истории Президент теперь уже в своём Послании к Федеральному Собранию озаботился проблемами русского языка. Отсюда берёт начало целый ряд крупных мероприятий, таких как Год русского языка в различных странах, масштабная пропаганда его за границей и другие.

Однако заметных перемен пока не происходит. И основная причина, на мой взгляд, в том, что исполнительные органы власти не используют в полной мере закон против его нарушителей, сре­ди которых главными, если не сказать, ведущими «агентами влияния» в этой сфере остаются рос­сийские СМИ, и прежде всего телевидение и ра­дио. Это они с утра до ночи, а некоторые – круглые сутки, вбивают в сознание миллионов людей вза­мен известных им с детства слов чуждо звучащие, зато, как даётся понять, модные и современные. По всем каналам и радиостанциям мы слышим толерантность вместо терпимости, волонтёры вместо добровольцы, ритейл вместо розничной торговли, рафтинг вместо сплава, кастинг вместо отбора и сотни других англо-американских слов. А ведь в законе прямо записано: «Государствен­ный язык Российской Федерации подлежит обяза­тельному использованию» … «в деятельности об­щероссийских, региональных и муниципальных организаций телерадиовещания, редакций обще­российских, региональных и муниципальных пе­риодических печатных изданий… »

Точно так же это относится к рекламе. А что мы видим и слышим? Именно в Год русского язы­ка родилась реклама: «Не тормози, сникерсни!», которая регулярно появляется на телевидении по сей день. Не только на частных и получастных каналах (хотя они тоже подпадают под действие российских законов!), на государственном теле­видении то и дело звучат английские названия передач, которые вполне можно заменить русски­ми. Даже на таком уж, казалось бы, архигосударственном, патриотическом канале, каким являет­ся «Звезда», недавно услышал рекламу передачи под названием «Брейн-ринг».

Неужели русского слова не могли подобрать руководители канала для игры, где соревнуются в скорости ответа на задаваемые вопросы две команды знатоков? Но если нарушают закон теленачальники, то почему молчат государственные контрольные органы, ко­торые должны заставить выполнять его? Согласно Кодексу об административных правонарушениях, штраф за использование в рекламе любого ино­странного слова без перевода на русский язык со­ставляет от 100 тысяч до полумиллиона рублей.

Надо сказать, дурной пример иногда идёт сверху. Если нынешний президент страны, судя по его публичным выступлениям, старается избегать англицизмов, то многие министры правительства, стремясь показать себя продвинутыми, словно со­ревнуются друг с другом, кто произнесёт больше различных драйвов, трендов и креативов.

Разрушение русского языка через натиск англо­американской лексики далеко не такое безобид­ное явление, как нам пытаются внушить люди с потенциально двойным гражданством. Языковая агрессия подмывает корни национальной культу­ры, меняет традиционные для нашего народа пра­вила и ценности. Например, во многих странах, в том числе англоязычных, у человека нет отчества в привычном для нас понимании. Хоть в 10 лет он Джек, хоть в 70. А в русском языке, обращаясь к немолодому человеку, тем более незнакомому, просто неприлично назвать его по имени без от­чества.

Однако именно такая, «американизиро­ванная», форма обращения утвердилась на всех российских телеканалах. Юная девушка – корре­спондент, разговаривающая с кем-то в россий­ской глубинке, или молодой паренёк – ведущий в студии обращаются к людям, которые по возра­сту им годятся в родители, а то и в деды, словно к своим ровесникам: по имени. А ведь отчество не случайно имеет один корень с Отечеством. Вы­брасывается одно, теряет прочность другое. Вот почему в той же Франции борьбу за сохранение своего языка считают борьбой за национальную независимость в широком понимании этого сло­ва. Что вполне объяснимо: если нет самоуважения внутреннего, не будет его и внешнего.

Сейчас главным разрушителем многих нацио­нальных языков, в том числе русского, стал интер­нет. Исконный язык в мировой паутине бьётся, как муха, которую опутывают чужие, агрессивные силы. В данном случае англо-американская терми­нология. Но во Франции стали бороться и с этим. Там учреждены специальные комиссии по тер­минологии и неологизмам при различных мини­стерствах. Раз в месяц собирается главная комис­сия такого же профиля, которую возглавляет член Академии наук. Стране уже предложены тысячи новых терминов взамен английских. В том числе для среды, казалось бы, абсолютно неподвластной такому регулированию – сферы информационных технологий. Теперь, например, вместо английских слов «компьютер», «факс» и многих других обра­зованы чисто французские аналоги, понятные всем и не разрушающие, а обогащающие язык.

У нас же чем дальше, тем шире распространяет­ся так называемый рунглиш. Это уродливая смесь русского и английского. Она так же соответствует настоящему русскому, как маргарин сливочному маслу. Стоит ли удивляться, что в России выраста­ет поколение, для которого становятся непонят­ными тексты, написанные Пушкиным, Чеховым, Буниным. Недавно прочёл в интернете сетования одной молодой мамаши. Её сыну – второклассни­ку – задали выучить отрывок из стихотворения Пушкина «Осень». Всего восемь строк. Но уже с первой строчки начались проблемы: пришлось объяснять, что такое «очей очарованье». Дальше – хуже. Непонятными оказались «увяданье», по­том – «багрец». А во второй строфе таких «непре­одолимых» слов стало ещё больше. «В их сенях», «мглой волнистою», «отдалённые седой зимы угрозы». Кое-как отрывок выучили. А на следую­щий день было плановое родительское собрание. Но оно превратилось в бурное осуждение школы, учителей, самой русской литературы. «Как можно такое задавать детям? – кричали наперебой роди­тели. – Это же нереально выучить!»

Учительница, как могла, объясняла родителям, что в стихотворении ничего сложного нет. Все слова можно легко объяснить, к тому же они есть в словаре в конце учебника. А в том, что дети не по­нимают и не запоминают, не Пушкин виноват.

Это действительно так: не великий поэт вино­ват, что его не понимают. А кто? В сообщении о переживаниях второклассников и их родителей молодая мамаша пишет: «Пока я сидела на собра­нии, погуглила тренд». Вот он и ответ на тревож­ный вопрос.

Сначала отказываемся от родного языка, по­том – от отчества, а в конце концов – от Отече­ства.

«Литературная газета», №42(6435), 23-29 октября 2013 г.