22/07/2021

Вышло новое издание книги рассказов и повестей журналиста, писателя, обладателя «Большой литературной премии России» Вячеслава Щепоткина. Ключевыми из них являются повести “Разговор по душам с товарищем Сталиным” и “Билет на поезд к вечной мерзлоте”. 
Повесть”Билет на поезд к вечной мерзлоте” посвящен вопросам развития Дальнего Востока России и строительству железной дороги “Беркакит–Томмот–Якутск”. Писатель Игорь Шумейко в журнале “Наш современник” опубликовал свои размышления о новой повести Вячеслава Щепоткина. 

“Внимание: отправляется поезд. Геостратегический поезд. Направление — Дальний Восток… Пассажиры — мы с вами. Даже те, кто прочитает новую по­весть Вячеслава Щепоткина, не покидая дивана в Москве, в воронежском се­ле, в посёлке под Самарой, в Петербурге… — всем нам суждено проделать этот маршрут…

Но чем тут, в столь глобальной задаче, как удержание российского Даль­него Востока, поможет повесть? Что вообще может сделать “печатное слово”, даже талантливое, искреннее и горячее? Есть у меня ответ скептикам, а отча­сти даже и самому себе.

В царствование императора Николая I страна готовилась отпраздновать очередной юбилей династии Романовых. Не самый “круглый”, пышный, но всё же юбилей. Кому-то он дал повод праздновать, а писателю Николаю По­левому — опубликовать в журнале “Северная пчела” знаменитую статью: некий перечень главных приобретений и потерь России за время царствования Дома Романовых. И наиболее тяжкой потерей Николай Полевой назвал уступку При­амурского края по Кяхтинскому (Нерчинскому) договору 1689 года.

Чтоб лучше представить всю внезапность, сенсационность того “открытия Полевого”, напомню: на дворе — первая половина XIX века, Россия — “бес­платный жандарм по вызову”, самозабвенно защищает “Священный Союз”, помогает всем евромонархам, которые вскоре выступят против неё в годы Крымской войны. И вдруг кто-то говорит о далёком и кажется, пустынном крае… Однако Николай I осознал важность Дальнего Востока для будущего России, отправил миссию Путятина в Китай, а Невельского — на Амур, что счастливо скажется даже после Крымского поражения на судьбе страны.

Мысленно извинюсь перед автором за столь долгое (и не последнее) от­ступление от маршрута повести, но такова уж миссия произведений Щепотки­на. (Тут я вспоминаю его “Крик совы перед концом сезона”, тоже полный ро­ковых исторических споров, тревог и вопросов.)

А “Билет на поезд к вечной мерзлоте”, заглавная повесть в новой книге, рассказывает о двоюродных братьях Вениамине Солонкине и Александре Ша­повале. Александр — из тех, кто как раз и держит, удерживает Дальний Вос­ток своей работой, жизнью, укоренением на безлюдной земле.

А “Вениамин Солонкин в Северной Республике пробыл недолго. Затеян­ная Горбачёвым “перестройка” первым делом достала окраины. В том числе и прочно стоявшие на ногах. Начали рушиться хозяйственные связи, вместо хороших зарплат — неплатежи. Веня вернулся на родину, в Астрахань. Но жизнь на Севере не забывалась, и каждый раз, после очередного появле­ния брата, который прилетал в Астрахань на самолёте, Вениамин после вто­рой-третьей стопки начинал расспросы: как там? что у тебя нового?

Саня отодвигал тарелку с чёрной икрой — осетры ловились не только в Волге, но и в Большой реке — и припадал к арбузу. Аккуратно выплёвывая семечки, рассказывал. О том, что ушёл из рыбаков — стал инспектором по ох­ране природы. Территория большая: миллион гектаров на троих. Каждому — площадь, равная Кипру, Ливану. Большая река образует здесь много остро­вов, а потому ширина её местами до тридцати километров.

— Да-а… Интересная у тебя жизнь получается. Приехать бы, посмот­реть…

— А кто тебе не даёт? Приезжай.

— Дорогу построят — приеду (самолётов младший брат стал смертельно бояться — ждал железной дороги).

— Ну, это, видать, не скоро. Что при советской власти успели сделать, то и осталось. Сейчас забросили совсем…”

Прервусь на необходимые пояснения. “Северная Республика” — это Саха- Якутия, важная и самая большая республика России (кстати, и самая большая административная единица в мире). “Большая река” — Лена. О причинах этих “псевдонимов” можно догадываться — или не догадываться, но… произведе­ние Щепоткина — художественное, в своих приёмах автор волен. А забегая вперёд страниц на тридцать, мы обнаруживаем ещё одно переименование:

“— Владислав Широков… Он был хорошо известен в республике. К соро­ка восьми годам почти треть жизни — во власти. Сначала — в строительной сфере, поскольку имел образование инженера-строителя. Немного — в пар­тийной. А в 37 лет был избран вице-президентом и одновременно главой пра­вительства Северной Республики. Когда же возникла опасность захвата путём приватизации российскими и зарубежными жуликами главной ценности рес­публики — алмазной компании, — Широкова сделали её президентом. Через годы, оказалось — сделали спасателем”.

Тут автор, похоже, не хочет переходить на публицистику и прямые “сла­вословия”, но всякому бывавшему в Якутии в те переломные времена или просто хорошо осведомлённому о проблемах современного Дальнего Востока сразу же ясно, что это за “Широков”! Понятно, кто скрывается под этим, как сегодня говорят, “ником”.

Сам я бывал в Якутии, и в 2015 году слышал из уст тогдашнего главы Саха-Якутии Егора Афанасьевича Борисова (беседа была не тет-а-тет, а с груп­пой писателей) положительную оценку работы его предшественника. А осенью 2019-го я гостил в Якутии по приглашению известного писателя, якутского и российского классика Николая Лугинова — автора самого “живого”, самого яркого, международно экранизированного “Чингисхана”. И выступая, встреча­ясь с читателями, тоже слышал немало откровенных слов. Поэтесса, предсе­датель Союза писателей Якутии Наталья Ивановна Харлампьева прямо и очень тепло рассказала о работе этого “Широкова”, то есть…

Моё-то предисловие — произведение отнюдь не художественное, и как публицист я просто обязан строго фиксировать и честно предавать в данном случае то, что речь шла о втором главе Республики — Вячеславе Штырове.

Но вернёмся к персонажам — плоду “художественного вымысла автора”. Мне не известно, возможно, они имеют столь же конкретные прототипы, но, когда Щепоткин не связан прямо с описанием жизни высших государственных деятелей, он даёт волю себе-художнику. Вот его портреты и пейзажи:

“Серьёзной” еды у него хватало. Мясо с большими рогами ходило рядом, рыба в широком “ассортименте” плавала тоже недалеко: ленок, щука, язь, таймень и даже осётр, которого можно было ловить по лицензии. Летом дер­жал кур. А вот за хлебом, колбасой, сыром и молоком не наездишься. До по­сёлка, где находился “коренной” дом Шаповала и где жила его семья, по ре­ке было 150 километров, а это, против течения, несколько часов на моторке. И то, если Большая река не поднимет волну метра в три-четыре. Поэтому ра­довался Сан Саныч друзьям-приятелям, и без того не молчун, становился особо разговорчивым, общительным, шумно ценил их подарки. Даже такие, как арбуз в конце лета. Правда, ел с нескрываемым разочарованием. Закрывал глаза и видел в мечтах Астрахань, Вениаминову бахчу, самого брата, который всё ждал железной дороги к вечной мерзлоте”.

А волчье-собачьи сюжеты Щепоткина напомнят рассказы Джека Лондона:

“Собак держал не меньше трёх. Утром кормил их впроголодь — чтоб не ва- льяжничали в лесу. Дождавшись рассвета, ехал осматривать доверенную тер­риторию, заодно ставить или проверять настороженные раньше капканы. До­бычей могли быть соболя или волк. С последним зверем Сан Саныч воевал беспощадно: кто кого перехитрит.

Вечером собак кормил основательно. Любитель поговорить за трапезой, разговаривал с ними — других слушателей не было. Ближайшие два таких же Робинзона находились в тридцати километрах — на промежуточной базе боль- шереченского пароходства…

Волк — умный и находчивый зверь. В районе зимнего стойбища появи­лось много волков. Каждый день бригада находила останки зарезанных оле­ней. Надо было спасать стадо. Попросили маленький вертолёт. Оленевод и помощник полетели с пилотом. Через некоторое время обнаружили стаю. В лесотундре с редкими деревьями спрятаться волкам было негде. Убили трёх. Оленевод разглядел ещё двоих. Одного догнали, уложили. А второй пропал. Как растворился. Пилот делал круг за кругом — волка не было. Вдруг помощник оленевода закричал: “Смотри! Вон он! — Где? — Да вон, у дерева!” Волк стоял возле большой лиственницы на задних лапах. А передними обхва­тил ствол и прижимался к нему, чтобы его не разглядели с вертолёта. Такого ещё никто не видел. “Давай оставим этого умного!” — смеясь, крикнул пилот. Стрелки согласились и улетели…”

Но “Севера” и Дальний Восток красивы без сентиментальности, а сюже­ты Щепоткина — без слащавости:

“Шаповал понял, что произошло с его собаками. Стая выпустила в каче­стве приманки одного молодого волка. Собаки, почуяв лёгкую добычу, бро­сились за убегающим зверем. Тот уводил их к спрятавшейся стае. Когда со­баки оказались рядом, стая выскочила. Три собаки отбивались недолго. Их разорвали на куски, но пока волки пировали тёплым мясом, четвёртый пёс убежал и запрыгнул на снегоход.

Волки сожрали даже залитый кровью снег, но подойти к машине побоя­лись. Это и спасло пса”.

В этой “геостратегической повести” согласно всем законам стратегии вы­брано “направление главного удара”, концентрации сил и внимания автора и героев. Много было важных сфер у главы республики “Широкова” (алмазы, уголь, благоустройство самого крупного в мире города на вечной мерзлоте — Якутска), но автор выбирает, по его мнению (с которым я сто раз согласен), главную — транспорт, дороги, основные из которых, безусловно — железные.

Собственно, вся вторая половина повести — разговор в купе вагона. О, русский дорожный разговор — это особый жанр! Откровенность попутчиков, широта их интересов и замкнутость сведшего их купе — никому не убежать от самого острого вопроса! Вагонные разговоры начинают, разгоняют сю­жеты и “Идиота” Достоевского, и “Анны Карениной” Толстого, и чеховских рассказов…

Вот и купе этого “геостратегического поезда” свело “Широкова”, журна­листов, героя повести Сан Саныча Шаповала и настоящего антигероя:

“Виталий Владимирович Метельский — представитель Министерства транспорта России. Из Москвы”.

Биография его точно выхвачена, узнаваема во всех деталях. Папа — бан­кир лихих 90-х — растил сына в Лондоне, но даже и “лихие” денежки когда-то заканчиваются. По старым (всё никак не рвущимся!) связям пристроил сына в Министерство транспорта: сам транспорт-де не обеднеет, выдержит ещё и никчёмного лондонградца! “Отец сказал, что Россия — это место, где мож­но набраться опыта и капиталов”.

Впрочем, далее его цитировать просто скучно: абсолютная узнавае­мость — и все реплики, отсветы убогого кругозора известны наперёд. Един­ственного сюрприза ждёшь: когда, на какой странице, на какой станции его выведут и, сообразно фамилии, отметелят в тамбуре?

Стократ интереснее сама железная дорога, пришедшая, наконец, в Яку­тию — “Северную республику”. На языке путейцев это “свечка” — перпендикуляр к БАМу, на север, к Якутску, дошедший совсем недавно до станции Нижний Вес­тях на правом берегу Лены — точно напротив левобережного Якутска.

В дороге журналисты-попутчики вспоминают крупные удачи: спасли от прихватизации алмазы республики, приговорённый к разворовыванью “Севе­роуголь” продали не за втихую сговоренные 150 миллионов, а за два с поло­виной миллиарда долларов, да ещё положили их в бюджет, минуя многие за­интересованные карманы! Но сам “Широков”, кратко отвечая благодарным “северянам”-якутянам, постоянно возвращается к дороге. Тут и нам надо воз­вратиться… почти на 400 лет.

Справедливо говорили: Россия — не колониальная империя, вроде Испа­нии, Португалии, Британии. Зримый образ: единая, связная, как живое те­ло, страна, половина Евразии. Сравнить с рисунком той же Португальской или Голландской колониальных империй: там клочок, сям клочок, тут при­брежная полоска, тут точка- город… Но обман единства российского госу­дарственного тела раскроют беспристрастные физические карты, на которых пунктиров госграниц, как правило, нет (они порой так подвижны, времен­ны!), зато есть границы вечные: моря, океаны, горы!

Вся восточная часть страны, выход к океану через Охотское море, Кам­чатка, Аляска были отрезаны от России: те самые горы, встретив которые река Лена поворачивала под прямым углом. За Верхоянским хребтом, на студёном берегу и маячил одинокий Охотск. И далее, за Охотским морем, Петропавловск-Камчатский, далее — Аляска. Как там строили флот? Лес ме­стный, инструмент, гвозди, компасы, парусину — всё тащили на себе. А ка­наты приходилось в Якутске разрезать, а якоря распиливать, из-за чего они сильно теряли в прочности — потому что “дорога” на Охотск через Верхоян­ский хребет, Джугджур была “санно-вьючной” тропой! 1261 километр (циф­ру привожу, исходя из прокладываемой там трассы), до Охотска доходило то, что можно навьючить на лошадок.

И аляскинские меха через Охотск, той же тропой до Якутска, далее кара­ванами до Кяхты — центра русско-китайской торговли шли… 2 (два) года! Цифра и сама-то по себе позорная, хуже русофобского, “декюстриновского” пасквиля, но ещё и меха в той дороге очень портились! До возвращения Не­вельским Приамурья — настоящего выхода к Тихому океану, 200 лет Дальний Восток держался на той единственной горной тропинке, по русскому выраже­нию, “на соплях”!

Так ещё раз аукается упомянутая статья Полевого, разбудившая импера­тора и отправившая Невельского возвращать Приамурье!

А почему — возвращать? Приамурье было уже освоено при Хабарове, рус­ские остроги, посёлки, но… Тут-то и сыграла тема пристально, всю дорогу рассматриваемая героями Щепоткина, — её величество коррупция!

Типичнейший предок банкира Метельского и всех реальных Березовских, Ходорковских — Дмитрий Зиновьев, присланный для награждения(!) Хабаро­ва. И в августе 1653 года близ устья реки Зеи вступил с оным в конфликт, раз­вивавшийся по знакомому, прямо-таки “архетипичному” сценарию:

— Я — ревизор! Прислан… “…всю Даурскую землю досмотреть и тебя, Хабарова, ведать”…

— Ты сперва покажи государев на то указ!

— Вор, бунтовщик!..

Зиновьев хватает Хабарова за бороду, производит “розыск” и едет с ним в Москву. Оставляя на Амуре начальником Онуфрия Степанова.

Назначенный Зиновьевым сменщик, запредельный авантюрист, перехо­дит Амур, навязывает войну манчжурам, объединяет против себя (и России) весь Дальний Восток, даже мирные корейцы присоединились к армии, громя­щей зиновьевского назначенца! Итог: в бою на Корчеевской луке близ впа­дения реки Сунгари потеряно всё. Хабарова в Москве полностью оправдали, но… — минус Приамурье! На 200 лет.

Вот главный пафос повести: “Как нам удержать Дальний Восток?!” — Строить дороги и выжигать (“калёным железом”, прокуратурой, сатирой, по­вестями, вроде этой) всех Метельских-Зиновьевых-Березовских!

Мне, дальневосточнику по рождению и постоянному интересу, особо важ­на эта повесть, грозное предупреждение её героя, “Широкова”: “Запомните: на землю без людей придут люди без земли”.

На мой взгляд — очень удачно, точно Вячеслав Щепоткин разделил роли братьев. Шаповал — давно, как и Широков, “впрягся” в российско-дальнево­сточное Дело, Миссию. А двоюродный его брат Вениамин Солонкин… За ним ведь тоже важный пласт, “сегмент населения” современной России. Изобрази автор такого же подвижника, как Шаповал, вышло бы банальное упрощение, хуже — неправда! И читатель бы почувствовал: “Что тут мне рисуют сплошных энтузиастов первых пятилеток! Я-то вижу разницу эпох!” И был бы прав.

Но эта повесть — о реальной современной России (и для неё). А реалии в том, что жить, действовать приходится в расколотом обществе. И за Солонкиным — весьма значительная часть населения, не Метельские “лондонградцы”, но выжидающие, хлебнувшие в “перестройку” и 90-е. Всеми социолога­ми эти расслоения зафиксированы, но у Щепоткина не социологический от­чёт — художественная повесть, и очень жизненным выглядит “тест”, который избрал для властей Солонкин: железная дорога! На уговоры Шаповала вер­нуться в Якутию он отвечает: “Приеду по ж. д.!”

Отговаривался то боязнью авиакатастроф, то захватами самолётов… Но читатель понимает: дело не в “аэрофобии”. Для второго из братьев кри­терием поворота, настоящего внимания к Дальнему Востоку будет железная дорога.

Отсюда и радостная нота в последних строках повести:

— А? Не слышно! Что там у тебя гремит?

— Дождался ты, наконец! Это празднуют здесь! Пришёл первый пасса­жирский! Так что бери билет на поезд к вечной мерзлоте…

Повестью, о которой шла речь, открывается второе издание сборника повестей и рассказов под названием “Разговор по душам с товарищем Ста­линым”. Повесть о “Разговоре…” была в прежнем издании и, как говорит­ся, не осталась незамеченной. Это я ещё слабо выразился, а не слабо и точ­но написал рецензент Александр Григорьев в “Аргументах недели” (28 авгу­ста 2019):

“После выхода в “АН” небольшой заметки, в которой рассказывалось о книге Вячеслава Щепоткина “Разговор по душам с товарищем Сталиным”, произошло невероятное. Звонки, письма: “Спасибо вам за правду о великом человеке”, “Из каких источников автор взял цифры жертв репрессий, которые значительно отличаются от официально-пропагандистских?”… Редакции “АН” эта тема также показалась интересной. СОВРАТЬ всегда! Соврать везде! До дней последних донца! Самая большая ложь XX века — ложь о количестве жертв так называемого “Большого террора” 1937-1938 г<одов> и прямое уча­стие в них Иосифа Джугашвили. Или товарища Сталина. Начиная с правления Хрущёва “со скошенными к носу от вечного вранья глазами” историки, жур­налисты будто стремятся перещеголять друг друга…

Наверно, необычайный успех повести, письма читателей, а может, и пря­мые настояния редакторов заставили включить “Разговор по душам…” и в новую книгу. В повести “Холера”, кроме точных выверенных деталей ре­дакционного бытия (автор в своё время работал в ведущих СМИ СССР, Рос­сии), хоть и не в самом фокусе, но вполне убедительно показаны подробно­сти жизни инфекционной больницы: “холера” заглавия — не только аллегория, но и вполне реальная… не скажу эпидемия — болезнь. А ещё показаны лю­ди, что не дают превратиться второй в первую. Нынешний ковид, увы, добав­ляет актуальности.

Из рассказов, вошедших в книгу, должен отметить “Возьмите ребёнка на руки (Посвящается В. А. Штырову)” — он отчасти симметричен повести “Би­лет…”. Тоже два брата — Царёвы, жизненные пути которых тоже пересеклись с судьбой бывшего главы республики Штырова в одном типично северном, якутском и, наверно, типично штыровском приключении. Пересказывать его — значит лишить читателя части удовольствия от книги. Отмечу лишь, что подобным двойным обращением к фигуре бывшего главы автор, похоже, под­бирается к давней российской теме “народ и власть”, и выглядит это не как самоцель, но продолжение всё той же сквозной темы. Каким должен быть ру­ководитель, чтоб нам удержать Дальний Восток?

В повести “Слуга закона Вдовин” — снова на “Северах”, но уже не якут­ских, а поморских.

“Казнь С. Разина” — щемящие картины послевоенного детства. “Принцип Козодоева” — о студенческих годах в Ленинграде молодого ставропольца. “Маманя Груня и монах” — история, завязавшаяся в редакционных буднях “большой московской газеты”, перешагнула через подробности… кажется, был такой фильм “Из жизни отдыхающих”, и подошла к Сонечке, самой, по­жалуй, живой и живописной женской фигуре во всей книге. Похоже, автору с неотступными вопросами о Сталине, удержании Дальнего Востока было не до рельефных женских образов, а тут он развернулся!

Южный по фактуре “Подарок” закрепляет общую тенденцию всей книги: на “Югах” — преимущественно частная жизнь, быт (как на бахче первого из героев, выжидавшего Вениамина Солонкина). А на “Северах” — государствен­ная, глобальная, жертвенная и героическая.

Наверно, это, как говорили классики, объективная реальность, данная нам в… том числе и в новой книге Вячеслава Щепоткина”.

ИГОРЬ ШУМЕЙКО , писатель, профессор Академии геополитических проблем.